Криспин колебался. История этой женщины его не касалась. Но была еще птица, которой приказали молчать, лежащая на сундуке. «Своего рода увлечение».
— Твоя мать… рассказывала тебе об этом?
Ширин кивнула. От этого движения короткие черные волосы качнулись над ее плечами. Криспин видел, чем она привлекает: грация танцовщицы, быстрота, энергичность, живость. Он мог представить ее себе в театре, в танце, изящную, соблазнительную.
— Если быть справедливой, — сказала она, — то моя мать никогда не говорила о нем ничего плохого, насколько я помню. Он любил женщин, говорила она. Наверное. Был красивым мужчиной и умел убеждать. Моя мать собиралась уйти от мира и присоединиться к дочерям Джада, когда он проходил через нашу деревню.
— А после? — спросил Криспин, думая о седобородом язычнике-алхимике на уединенной ферме среди своих пергаментов и искусственных птиц. — О, она все-таки ушла к ним. Она сейчас там. Я родилась и выросла среди святых женщин. Они научили меня молитвам и грамоте. Наверное, я была… их общей дочерью.
— Тогда как…
— Я сбежала.
Ширин, танцовщица факции Зеленых, коротко улыбнулась. Возможно, она и была молодой, но ее улыбку нельзя было назвать невинной. Появилась служанка с подносом. Вино, вода, ваза с поздними фруктами. Дочь Зотика отпустила ее и сама разбавила вино, а потом поднесла ему чашу. Он снова уловил ее аромат, аромат императрицы.
Ширин снова села и через комнату оценивающим взглядом смотрела на него.
— Кто ты? — задала она вполне оправданный вопрос. Она слегка склонила голову набок. Ее взгляд на мгновение ушел в сторону, потом вернулся.
— Это новый порядок? Ты заставляешь меня молчать до тех пор, пока тебе не понадобится мое мнение? Как милостиво. И в самом деле, кто этот вульгарный на вид человек?
Криспин сглотнул. Аристократический голос птицы теперь совершенно ясно звучал у него в голове. Они находились в одной комнате. Он заколебался, потом послал мысль: «Ты слышишь, что я говорю?»
Никакого ответа. Ширин смотрела на него и ждала.
Он прочистил горло.
— Мое имя — Кай Криспин. Я из Варены. Я художник. Мозаичник. Приглашен сюда, чтобы помочь на строительстве Великого святилища.
Она быстро прикрыла ладонью рот.
— Ох! Ты тот, кого пытались убить прошлой ночью!
— Правда? Прекрасно! Должна заметить, это как раз подходящий человек, чтобы остаться с ним наедине.
Криспин попытался не обращать внимания.
— Слухи разносятся так быстро?
— В Сарантии — да, особенно если дело касается факций. — Криспин вдруг вспомнил, что эта женщина, главная танцовщица, играет для Зеленых такую же важную, по-своему, роль, как Скортий — для Синих. Если смотреть с этой стороны, тогда ее осведомленность не вызывает удивления. Она немного откинулась назад, на ее лице отразилось откровенное любопытство, она наблюдала за лицом Криспина.
— Не может быть, что ты это серьезно. С такими волосами? С такими руками? И посмотри на левую руку, он недавно дрался. На него напали? Ха. Наверное, тебе везет в этом месяце.
Криспин почувствовал, что краснеет. Он невольно опустил взгляд на свои большие, покрытые шрамами руки. Левая явно выглядела распухшей. Он чувствовал себя невыносимо неловко. Он слышал птицу, но не ответы Ширин, и они обе понятия не имели о том, что он слышит половину их переговоров.
Казалось, Ширин позабавил неожиданно проступивший на его лице румянец. Она сказала:
— Тебе не нравится, когда о тебе говорят? Знаешь, это может оказаться полезным. Особенно если ты новичок в Городе.
Криспин почувствовал, что ему нужно выпить, и сделал глоток вина.
— Полагаю, это зависит от того, что именно говорят. Она улыбнулась. У нее была очень хорошая улыбка.
— Наверное. Надеюсь, ты не ранен?
— Это родианский акцент? Правда? Держи ножки сомкнутыми, девушка. Мы ничего не знаем об этом человеке.
Криспину захотелось, чтобы Ширин приказала птице замолчать или чтобы у него самого была возможность это сделать. Он тряхнул головой, стараясь сосредоточиться.
— Не ранен, нет, благодарю. Но два моих спутника погибли и молодой человек у ворот лагеря Синих. Понятия не имею, кто нанял этих солдат. Скоро они узнают, подумал он. Он только что избил человека до потери сознания.
— Ты, наверное, ужасно опасный мозаичник? — темные глаза Ширин сверкнули. В ее голосе звучала дразнящая насмешка. Сообщение о смерти ее не взволновало. Это Сарантий, напомнил он себе.
— О, боги! Почему бы тебе не раздеться здесь же и не улечься? Ты могла бы сэкономить время…
У Криспина вырвался вздох облегчения, когда птицу снова заставили замолчать. Он опустил глаза на чашу с вином и опустошил ее. Ширин плавно поднялась, взяла чашу. На этот раз она налила в чашу меньше воды, как заметил Криспин.
— Я думаю, что я совсем не опасен, — сказал он, когда она принесла ему вино и снова села.
Ее улыбка опять стала дразнящей.
— Твоя жена так не думает? Он был рад молчанию птицы.
— Моя жена умерла два года назад, и дочери тоже.
Выражение ее лица изменилось.
— Чума?
Он кивнул.
— Мне очень жаль. — Она несколько мгновений смотрела на него. — Поэтому ты приехал?
Святой Джад! Еще одна слишком умная сарантийская женщина. Криспин серьезно ответил:
— Поэтому я чуть было не остался дома. На этом настояли другие. Приглашение в действительности пришло Мартиниану, моему напарнику. Я выдавал себя за него в пути.
Она высоко подняла брови.
— Ты явился ко двору императора под чужим именем? И остался жив? О, ты действительно опасный человек, родианин.