Дорога в Сарантий - Страница 124

124

Артибас напомнил, что у него приказ прямо от самого императора, который только что покинул их. Ему велели ложиться спать. Карулл в ответ уставился на него, запоздало осознав, кто стоял на портике, когда он с солдатами наблюдал из своего укрытия. Скортий запротестовал. Криспин посмотрел на низенького архитектора.

— Ты думаешь, он говорил серьезно? — спросил он. — И считал это настоящим приказом?

— Может быть, — ответил Артибас. — Валерий не самый предсказуемый из людей, а это здание — его наследие.

«Часть наследия», — подумал Криспин.

Он вспомнил о своем доме и о юной царице, послание которой сегодня перестало быть тайной. Конечно, он сам в этом не виноват. Но когда он остался наедине с Валерием и Аликсаной, его вынудили осознать, что они так далеко опередили всех в этой игре дворов и интриг, что… это была вовсе не игра. И это заставило его гадать, каково его место, его роль. Может ли он надеяться удалиться и заняться своей смальтой и этим великолепным куполом? Позволят ли ему? В сказке этой ночи было так много запутанных деталей, что он не знал, удастся ли ему когда-нибудь распутать этот клубок, в темноте или на рассвете.

Трем воинам Карулла поручили отвести архитектора домой. Карулл с двумя солдатами остался с Криспином и Скортием. Они двинулись наискосок через продуваемую ветром площадь, прочь от Бронзовых Врат и конной статуи, через форум перед ипподромом, по направлению к улице, которая вела к лагерю Синих. Криспин обнаружил по дороге, что он в равной степени перевозбудился и устал. Ему необходимо поспать, но он понимал, что не уснет. Мысленный образ купола сменял образ императора, заслоняя собой воспоминание о прикосновении царицы.

Дельфины, вот чего хотела Аликсана. Он вздохнул, вспомнив худого секретаря, принесшего ожерелье, лицо этого человека, когда он переводил взгляд с Криспина — он полагал, что застал его наедине с императрицей в ее личных покоях, — на саму женщину с распущенными темными волосами. «Под этим быстро исчезнувшим выражением лица скрывалось множество слоев», — подумал Криспин. И они тоже пока выше его понимания.

Он снова вспомнил святилище и человека, который привел его туда по низкому каменному туннелю, через дверь, прямо в это великолепие. Мысленным взором он все еще видел этот купол, полукружия куполов вокруг него и арки, их поддерживающие, мрамор на мраморе, и он видел там свою собственную работу, которая появится когда-нибудь. «Святилище позади нас является наследием Артибаса, — подумал он, — и возможно, в конце концов оно станет тем, за что будут помнить императора Валерия Второго. И возможно — возможно! — мир однажды узнает о том, что некогда жил такой мозаичник из Родиаса — Кай Криспин, единственный сын Хория Криспина Варенского и его жены Авиты, который с честью выполнил работу под солнцем Джада и двумя лунами».

Он думал об этом в тот момент, когда на них напали.

За несколько секунд до этого он гадал, будет ли ему позволено удалиться к своей смальте: стекло и мрамор, золото и перламутр, поделочные камни, простые камни, создание образов на лесах, в воздухе, высоко над интригами, войнами и желаниями мужчин и женщин.

Кажется, этому не суждено сбыться, так как ночь превратилась в железо и кровь.

* * *

Когда-то Струмос ему сказал — то есть, по правде говоря, он сказал это торговцу рыбой на базаре, а Кирос стоял рядом, — что можно многое узнать о человеке, наблюдая, как он впервые пробует необычайно вкусную или очень плохую еду. Кирос стал наблюдать за случайными гостями Струмоса на кухне, когда выдавалась такая возможность.

Сегодня он тоже наблюдал. Было очень поздно, а предыдущие события оказались столь необычайными, что в кухне царило неожиданно интимное настроение пережитой вместе опасности и радости по поводу того, что удалось уцелеть.

Тела нападавших выбросили за ворота, а двух солдат, которые погибли, защищая Скортия и мозаичника во время первого нападения на улице, внесли внутрь вместе с погибшим привратником и оставили ждать погребения. Всего девять тел, и все эти люди погибли насильственной смертью. Сегодня и завтра астрологи Города будут заняты по горло составлением заказанных табличек с проклятиями, которые потом положат на могилы. Недавно умершие были посыльными полумира. Асторг держал в своем штате двух астрологов, платил им жалованье, и они составляли охранные заклинания против тех, кто просил злых духов тьмы, чтобы возничие Синих искалечились или погибли или чтобы та же участь постигла коней.

Кирос горевал из-за привратника.

Сегодня днем после гонок Нистер играл в «коня и лиса» на одной из досок в общей комнате. А теперь стал мертвым телом и лежит под тканью в холодном дворе. У него двое маленьких детей. Асторг поручил кому-то пойти к его жене, но приказал подождать до конца предрассветной молитвы. Пускай женщина поспит в эту ночь. Успеет еще погоревать потом, когда в дверь постучат с черной вестью.

Сам Асторг, мрачный и нервный, пошел встречать чиновников городского префекта. Кирос не хотел бы оказаться на месте того человека, которому поручено иметь дело с факционарием Синих.

Главного лекаря факции — проворного, бородатого киндата — разбудили, чтобы он занялся раненым солдатом, которого звали Карулл. Раны его оказались впечатляющими, но не опасными. Этот человек сидел с непроницаемым лицом, пока ему промывали и бинтовали раны, свободной рукой держал чашу с вином и пил его, когда лекарь обрабатывал его плечо. Он один на бегу отбивался от шестерых нападавших в темном переулке, что дало Скортию и родианину возможность добраться до ворот лагеря. Карулл все еще сердился, что всех нападавших убили, понимал Кирос. Теперь будет непросто узнать, кто их нанял.

124